Поскольку я сейчас в Хабаровске, то грех будет не провести презентацию и просто не поговорить о жизни в целом в городе, где и книга была написана, и значительная часть жизни прожита. Приходите)

Одиночество пугает не молчанием.
Наша душа не умеет быть в тишине,
В ней всегда звуки, впечатления, воспоминания, настроения.
Оттенки чувств, ощущения, мысли,
Обрывки старых разговоров.
Одиночество пугает не тем, что нас не слышат
Те, кем мы хотели быть услышанными,
И отвергают те, кем мы хотим быть принятыми.
Это печально, больно, тоскливо -
Но еще не ужасно.
Ещё можно жить.
Одиночество становится невыносимым
Когда ты оказался в пустой комнате внутреннего мира -
Но не один, вот какая странность.
Ты остался там вместе с тем, кто тебя ненавидит.
Кто тебя не выносит, и все твои звуки,
Впечатления, воспоминания, настроения,
Оттенки чувств, ощущения, мысли,
Обрывки старых разговоров -
Сопровождает своим монологом.
В котором одна тема: ненависть к тому,
Кто ты есть.
Вот здесь и рождается ужас.
Вот здесь и ощущается сердце одиночества -
Изоляция.
Но изоляция не от мира.
А от теплых воспоминаний, от слов любви,
Которые когда-то нам говорили,
От прикосновений, от шепота, от нежности,
От всего того, что наполняло тело трепетом.
И кажется - что уже не пробиться обратно
Не вырваться из этой комнаты,
Где от стен отражается монолог ненависти и
Со всех сторон эхом возвращается к тебе.
Одиночество как то, что невыносимо -
Это изоляция от любви.
От той, которая была, и той, которая есть.
И той, которая может быть.

#образы

Мир, в котором росли мои дети, и этот опыт навсегда повлиял на них. В котором можно час-другой просто лежать в гамаке и смотреть, как солнце играет с листвой, и как медленно плывут облака под стрекот сверчков... 22-й год вырвал из этого моего убежища безмятежность, возможно - навсегда. Но ее еще выхватывают дети, и это - счастье. Мне кажется, это лучшее, что я мог дать им в своей жизни... Восстановился ли я полностью? Нет. Хорошо, что это было? Абсолютное "да".

Есть тропа. Она начинается у пирса, к которому причаливает паром из Владивостока, и уводит в место, о котором почти никто не знает. И я вам тоже не расскажу, где именно оно находится - это моё, особое место. Тропа проходит сначала по берегу, где нередко стоят огромные кемпинговые палатки и кухни, из которых доносятся запахи шашлыка, пива и "дыц-дыц-дыц", заглушая напрочь звук прибоя, шум ветра и запахи моря. Мы проходим мимо - до того рубежа, где останавливаюся даже самые мощные внедорожники. А потом тропа - совсем незаметная для нетренированного взгляда - уходит в лес. И мы - за нею. Туда не ходит никто "с берега". Тропа идет по небольшим холмам, спускается в распадки, перекидывается через высохшие русла, иногда теряется в зарослях - но выходит в конце концов на тенистую полянку, надящуюся на самом краю террасы, со спуском к морю - в Бухту Большой Черепахи. Она неприметная, эта бухта, каменистая, дикая, чистая от индустриального мусора, с холодным родниковым ручьем, который сбегает с края террасы в море. Большая Черепаха - это вулканический валун, который вода за миллионы лет сделала похожим на черепаху. И еще - здесь тихо, слышен шелест деревьев, прибой (чаще - негромкий и ласковый), пахнет водорослями, солью, прелой землей и травами.

Три тысячи лет назад прямо на этом месте жили люди. И оставили после себя раковинные кучи, с обломками керамики, кусками охры, костями диких животных, грузилами для сетей и с каменными орудиями. Стихия иногда обрушивает часть берега, и все это богатство можно найти.

Теперь две недели здесь жили мы. И так 15 лет, почти без перерыва. Здесь росли наши дети. Они дают имена животным и насекомым, которые задерживаются с нами. Была даже паучиха Анфиса, которая прямо на тенте палатки вывела свое потомство. Были змеи, мышки, жабы и лягушки, кузнечики, богомолы сверчки, жуки миллиона разновидностей и расцветок, ящерка Лиза. Крабы, медузы, мидии, плещущиеся в воде рыбы и мальки. Брачные полеты разных насекомых, которые на день-два заполняли воздух по вечерам. В этом году добавился депрессивный дикий конь Сид ("одиноко одинокий одиночка"), который деликатно по краю обходил наш лагерь, выходя на берег. Пару раз он по утрам галопом скакал чуть поодаль, в другую бухту, где бесконечно ходил "восьмеркой", протоптав в земле целый узор. Мы решили, что его выгнали из табуна диких лошадей, и он один бродит по безлюдной части берега.

Был сердитый ёжик Афанасий, который шуршал в зарослях прямо как взрослый человек. Скорее всего, именно он ответственен за ночной шум, который пугал иногда девчонок.

Ночи полны шорохов, а шелест листьев под ветром воспринимается совсем иначе - как шепот Вселенной, особенно когда сквозь кроны видны звезды. Иногда, когда штиль, мы ночью на лодке выплывали в бухту (зажигая на берегу костер как ориентир), и, покачиваясь на воде, смотрели в небо под музыку из "Интерстеллара" и "Дюны". Это изумительное переживание, одновременно и одиночество, и связь с миром. Небо сейчас немного иное, чем в моем детстве - оно расчерчено множеством огоньков спутников. Но Большая Медведица на месте, и Альтаир, и Вега, и Антарес, и метеоры по-прежнему заставляют детей восклицать "я падающую звезду видела! Желание успела загадать?"

В этой маленькой Нарнии есть еще другие тропы, ведущие к Скале Ласточек, к Каньону Плачущего Тролля, где есть еще и Ангмарская гробница, к Видовой горе и к Заброшенной дороге на столовой горе, где одуряюще пахнет тысячью трав, и то жарко, то холодно от наползающего тумана. И, конечно, у пирса - Магазин с Мороженым (ради него не страшно выходить к "дыц-дыц-дыц").

Есть жуткие грозы с молниями, радуги после (даже туманные радуги!), кофе по утрам на берегу, плавания на Шиповниковый берег, после которых варится варенье из шиповника, поиски черепков в обвалах, сбор ракушек и оранжевых кремушков, чтение дождливыми днями или в ветренные - в гамаке. Игры в слова, в "Уно", разговоры... Конечно, комары и оводы, но зачем позволять им закрывать от нас этот огромный мир?