Ворох газет, недокуренная трубка: через страницы просвечивает вечность

В прошлой главе цикла «Улица Ильи Эренбурга» мы отправились вместе с писателем в Москву — после трех лет эмиграции. Эренбург, проживший три года в очередной эмиграции, но сердце отдавший Москве, нашел, что связь его с родиной лишь укрепилось. И с чистой душой отправился обратно в Европу. А сегодня хочется посмотреть его глазами на те новости, что могли попасться ему на глаза в те дни первые дни возвращения — и попытаться в них расслышать ход истории.

В поезде все наполнено музыкой путешествия. Под стук колес, под равномерное мелькание деревьев и станций за окном, так приятно сесть и почитать. Поезд «Рига-Москва» несет Эренбурга в столицу Советской России. Может быть он вспоминает строчки Волошина.

Чудится еду в Россию я
Тысяча верст впереди
Ночь неприютная, темная
Станция в поле… огни ее
Глазки усталые, томные
Шепчут: иди!..

Берется кипа свежих газет. Нам проще, чем Эренбургу – он не знал, куда поведет будущее людей, что промелькнут в прессе.

Мы знаем.

Некоторые страницы словно смазаны ядом — здесь острые и опасные хищники атакуют своих жертв. В первом же номере злобный фельетон Зинаиды Рихтер, путешественницы и военной корреспондентки. В каждой букве ее текста «Встреча с прошлым» читается презрение к человеку. Она описывает как к ней на прием пришла одна из «бывших» — девушка, когда-то окончившая Высшие женские курсы.

Рихтер сочится желчью, описывая ее: «женщина, маленькая, бесцветная, напоминающая начавшую желтеть и облетать ромашку в начале осени». Она выслушивает жалобы девушки, которая описывает беспросветный мрак: безработицу, старую мать, тоже не привыкшую работать, больного сына, впавшего в депрессию мужа.

Все это вызывает в душе Зинаиды только радость: вот и славно, вот и умрут жалкие «бывшие», неспособные перестроиться. Так им и надо, бесполезным дуракам! Рихтер выводит: «не сетуйте на „жестоких“ коммунистов, которые, может быть, иногда не совсем вежливо грубой, мозолистой рукой тащат вас из гнилого болота вашего милого „прошлого“, в котором вы никогда,- слышите ли — никогда, — не были счастливыми». И пошла по своим делам; впереди перелет Москва-Пекин-Токио.

А кто-то корчится в Марьиной роще от тоски и боли.

Другой номер. Небольшая заметочка: «Первая женщина-инженер в Петрограде». Могильным холодом веет от этой небольшой истории. «Физическая аудитория имени Троцкого была переполнена студентами… Л. Е. Пальмен — первая женщина инженер-технолог, выпускаемая институтом за 95 лет своего существования».

Лили Яльмаровна Пальмен — дочь шведского барона и княгини Марии Оболенской. Она посвятит себя науке: будет работать в КБ, создавать мотор для танка Т-26, преподавать… Пока в 1933 году ее не арестуют — и не начнется в ее жизни долгая череда лагерей и допросов; в этом ее пути по тюрьмам происхождение сыграет не последнюю роль. Она все равно будет работать: на автозаводах и в конструкторском отделе Карлага. Но в родной город вернется, кажется, лишь в 1960-е.

Страницы любой газеты заполнены именами мертвецов; в этом трагедия человеческой жизни. Но редко так бывает, что они переполнены именами людей, которые погибнут в одно время и в схожих обстоятельствах — это значит, что впереди какая-то катастрофа. Вот этого казнят в Красноярском крае, а того разорвет авиабомбой, а бывший архангелогородский плотник, ставший редактором, умрет в саратовской тюрьме во время войны.

Судьба к судьбе.

От нее Эренбург ускользает.

В Берлине весна, все террасы забиты людьми. Эренбург пьет кофе, закуривает трубку и открывает газету. В эмигрантском «Руле» сообщают, что из Москвы передают о скором обрушении Большого театра и невероятном воровстве в ГПУ, которое должно уже привести к развалу этой службы. В «Известиях» — речь Троцкого об укреплении военного строительства и рассказ о том, как в Ленинграде делегации рабочих просят навсегда отменить праздник Пасхи.

Все идет своим чередом. Равномерно. Спокойно.

#улица_эренбурга #сенников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Мы поговорили о книге Льва Данилкина «Палаццо Мадамы. Воображаемый музей Ирины Антоновой» Льва Данилкина. Получилось почти полтора часа увлекательного разговора (ну, для нас он точно был увлекательным) о жанре биографии, о пере Льва Данилкина, а также о немецком снобизме.

YouTube

Boosty

#простаков #сенников

Я люблю тебя, хоть мне и страшно

Возвращение в родные места после долгой разлуки — это острое переживание. Все смешивается, разные воспоминания наплывают друг на друга, на знакомых улицах встречаются непривычные лица; запахи, образы, привычки городских обывателей — все вроде бы иное, но, в то же время, знакомое.

Илья Эренбург уезжал из России военного коммунизма, а приехал в Россию нэповскую; прямо к похоронам Ленина. Между этими двумя Россиями — вся его жизнь: страх и нежность, расчёт и преданность, вечная попытка остаться своим среди чужих и чужим среди своих.

Новый текст Егора Сенников из цикла «Улица Ильи Эренбурга» — о трёх годах разлуки, когда любовь к родине стала похожа на болезнь, от которой не вылечиться даже в Берлине.

#улица_эренбурга

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

Сбор на русские субтитры для «Столетия личности» Адама Кертиса

Друзья! Как говорил Пон Джун Хо, во время вручения «Оскара»: «Как только вы преодолете однодюймовый барьер субтитров, вам откроется столько потрясающих фильмов»!

Мы решили воспринять эти слова слишком буквально и поняли, что нашему киноклубу мало показов: мы хотим заниматься субтитрами.

Поэтому мы открыли сбор на профессиональный перевод субтитров к сериалу «Столетие личности» Адама Кертиса на платформе Friendly.

Поддержать проект — по ссылке

Картонный дом на тревожном песке

К вам в страну летит ядерная ракета. Интересно, что по этому поводу думают в Генштабе? Примерно на таком основании построен сюжет нового фильма Бигелоу «Дом динамита» — но дом этот выстроен плохо, того и гляди рухнет.

Кэтрин Бигелоу с самого начала своей карьеры тяготела к фильмам, которые исследуют феномен силы и бессилия — и поэтому среди героев ее картин так много силовиков, военных, бандитов. После своего лучшего фильма, выпущенного в 1995 году («Странные дни» — очень интересное и самобытное высказывание о виртуальной реальности и виртуальном же безумии), она переключилась почти полностью на сугубо военные сюжеты. Сначала был «К-19» про гибель советской атомной подводной лодки (Харрисон Форд не хочет идти на дно), потом «Повелитель бури» об американских саперах в Ираке (за него Бигелоу получила Оскар), потом долгое и тоскливое кино о том, как американская разведка искала, — и нашла — Усаму Бин Ладена. И вот в этом году вышел «Дом динамита» — премьера в Венеции, множество одобрительных рецензий, и мнения в духе «тревожное кино о современном дне».

Надо сразу сказать, что «Дом динамита» — кино совершенно беспомощное, картонное и слабое. Кэтрин Бигелоу когда-то начинала в арт-тусовке, да и ее ранние фильмы весьма замороченно сделаны, будь то «Голубая сталь», те же «Странные дни» или дебютный «Без любви» — первая роль Уиллема Дефо, кстати. Со временем она все больше предпочитала минималистичные постановки, скупой киноязык и прямолинейные высказывания. В «Доме динамита» все напоминает о драматургии тик-тока, настолько здесь предпочитают простые до идиотизма образа: ребенок дает маме на работу игрушечного динозаврика, у пилота самолета выпадает в раздевалке плюшевый миньон для сына. Тупая назидательность этих крупных планов на игрушки раздражает — да я понял, понял, не надо фокусироваться на этом динозаврике.

В Америку летит ядерная ракета. Откуда она летит неизвестно: спутники не засекли момент взлета (то ли взломаны, то ли со спутниками все плохо). Кто запустил неясно — обычные подозреваемые отрицают. Все, что происходит в фильме дальше — это вольная интерпретация стихотворения Маршака «Гвоздь и подкова», где армия бежит из-за того, что в кузнице не было гвоздя. Все, что может пойти не так — идет. ПВО не смогло сбить ракету, советник по национальной безопасности лежит под наркозом, переговоры с русским министром иностранных дел ведет какой-то зам, который в трубку плачется о том, что у него беременная жена; все забивают на любые правила и инструкции, а то и вовсе не знают об их существовании, президент мямля (сыгранный Идрисом Эльбой) плачется морскому офицеру с ядерным чемоданчиком, что жизнь его к такому не готовила и пытается дозвониться до жены, которая находится в Кении с визитом. Ракета, судя по всему, долетает до Чикаго — и что будет дальше мы не знаем.

Все сделано настолько плоско и дешево, что в какой-то момент начинает казаться, что это прием. Но, кажется, нет. Помимо примитивной назидательности, сюжет грешит переизбытком многозначительных совпадений. Если уж кто-то пришел на работу, то у него завтра или развод, или свадьба. Тут тебе и больной ребенок, и срывающаяся связь, и смерть жены, и патетические разговоры с дочерью. Эта ходульная драматургия, которая вместо прописывания образов закидывает зрителя штампами, раздражает. В конце уже начинаешь думать, что такие фильмы Пентагон поддерживает неспроста — надо же как-то оправдывать растущие запросы бюджета? Вот вам фильм о том, как все идет не так в случае апокалипсиса — и ПВО в упадке, и врут календари.

Несколько лет назад я писал о документалке, посвященной тому как 11 сентября 2001 года провел Джордж Буш; там тоже многое пошло не так, начиная с того, что президентский Борт номер 1 был на ремонте и там не работала спецсвязь. В «Доме динамита» очень заметно, что Бигелоу тот фильм тоже смотрела (иногда до прямых цитат). В остальном же — это беспомощное кино, которое не решилось быть сатирой и превратилось в пародию на жанр. Но с очень серьезным лицом.

Мы включаем телевизор?

Пришло время рассказать об еще одном проекте, к которому повезло немного приложить свою руку — подкасте "Мы включаем телевизор" сделанный проектом Поле. В этом подкасте мы с коллегами попытались разобраться в том, чем было телевидение и для советского времени и для постсоветского. Как оно меняло наши взгляды и представления о мире вокруг? Из чего оно состояло? Что застревало в памяти — а что вылетало в тот же момент? Внутри — много разговоров, рефлексии, воспоминаний,

Мне проще процитировать свои ощущения — так вы лучше поймете мое настроение внутри этого подкаста:

Мне было восемь лет, шли первые недели очередного учебного года. Я сидел дома после уроков, делал, кажется, домашнее задание, и вдруг услышал крики из соседней комнаты. Я побежал туда и увидел по телевизору кадры, которые невозможно было сразу осмыслить: самолёты влетали в башни Всемирного торгового центра, пламя выходило наружу, а закадровые голоса звучали сдержанно и испуганно. Конечно, телевидение 1990-х дарило множество жутких моментов — из репортажей о войнах, из криминальной хроники, из материалов о терактах. Но это было что-то другое.

Я не понимал, что именно происходит, но уже чувствовал, что эти кадры останутся со мной надолго. И дело было не в масштабе трагедии, не в том, как далеко это случилось от моего дома: дело было в том, что это происходило на моих глазах, в прямом эфире, внутри квартиры, где всё было знакомо и безопасно, где рядом родные, которые тоже не понимают, что видят на экране. А там разворачивается историческое событие, которое стало значимой вехой в истории человечества еще до того, как оба небоскреба рухнули на землю Манхэттена. И я его проживаю вместе с миллионами людей по всему миру, которые находятся в схожих спутанных чувствах.

Так я впервые ощутил, что телевидение может делать реальность общей. Что ты не просто смотришь, но становишься свидетелем. Что вместе с тобой смотрят и другие — взрослые и дети, незнакомцы и соседи, те, кто в другой комнате, и те, кто в другом полушарии. Что между всеми вами в этот момент существует нечто общее: взгляд, эмоция, растерянность, ощущение, что ты живёшь в один и тот же момент истории.

Вышло уже два эпизода. Первый строится вокруг истории телецентра в Барнауле — одного из первых таких региональных проектов в СССР, создатели которого из подручных средств делали местное телевидение. Об этом в подкасте мы рассказываем словами героев этой истории — первого режиссёра барнаульской телестудии Захария Гутчина и её диктора Марии Скоромной, а также их детей.

А во втором мы обращаемся к идеям Бенедикта Андерсона и комментариям Анико Имре, профессора Университета Южной Калифорнии. Но в центре как всегда точка зрения телезрителей: на этот раз мы рассказываем историю Мити Бурмистрова, автора саундтрека к подкасту. В 2020 году Митя попал в программу «Давай поженимся», где презентовал альбом своей группы «Чёрный государь».

Впереди еще четыре эпизода. Подключайтесь!

Взгляд имеет свойство цепляться за самые неожиданные объекты. Они потом поселяются в краешке глаза, на подкорке, постоянно напоминают о себе и заставляют мысленно возвращаться вновь и вновь — а ты все силишься понять: что же так тебя зацепило.

Так случилось и со мной: в Эрмитаже взгляд упал на работу Яна Стена «Эсфирь перед Артаксерксом». Здесь заваливающаяся от волнения в обморок Эсфирь, коварный Аман, умудренный Артаксеркс — и придворные, которые внимательно смотрят на разворачивающуюся перед ними.

Эрмитаж был моим первым источником знаний о библейских сюжетах и об античных мифах, о том, что такое красота и о том, чем ценен мрамор. В детстве, придя в Эрмитаж с группой туристов, которых вела по музею моя мама, я заговорщически шептал им на Иорданской лестнице, указывая пальчиком на балюстраду: «Это настоящий каррарский мрамор; если хотите, то можете потрогать». Я проводил здесь часы и дни; я прогуливал здесь школу и университет; приходил на свидания — да и просто вдохнуть этот воздух, ощутить этот свет и тепло.

Словом, картину эту я видел десятки, а может и сотни раз, и до того она не застревала в моей памяти; да и не скажешь, что это самая интересная работа Яна Стена. Может дело в сюжете?

Я освежил его в памяти; совсем запамятовал. Ну да, история, лежащая в основе Пурима: персидский царь Артаксеркс женился на красивой иудейке Эсфири, дочери одного из придворных, Мардохея. Другой приближенный к царю, Аман, ненавидел и Мардохея, и иудеев — и потому затаил: нашептал царю страшного о евреях и тот издал указ об уничтожении всего народа. Узнав об этом, Эсфирь пошла ко двору царя, нарушив все писаные и неписаные правила и заступилась за евреев. В итоге Артаксеркс изменил свое мнение, приказал повесить Амана на той виселице, что была заготовлена для Мордахея, а затем издал новый указ — о том, что евреи могут защищать себя от своих врагов. В результате на тринадцатый день месяца Адара иудеи восстали и убили своих врагов (а, кроме того, десятерых сыновей Амана). Это событие теперь отмечается в Пурим, который с годами превратился в эдакий карнавал — где мужчины переодеваются в женщин (и наоборот) и все угощаются «ушами Амана».

Нет-нет, не эта кровавая и мрачная легенда поразила мое воображение; ее я знал и до того так много об этом не думал. Но что же?

Ответ пришел сам собой: меня пленил нависающий синий занавес. Занимающий треть картины, он кажется не просто таинственным, но сюжетообразующим. Занавес превращает реальность в театр, в сцену, где разворачиваются события. Двойственность взгляда: вроде бы подлинное, из-за занавеса кажется мистерией, сценой, фантазией.

И, продолжая эту же мысль, все сегодняшнее тоже начинает казаться набором сцен, в которых ты, чаще всего зритель, смотришь на предлагаемые тебе события, которые кажутся такими реальными, важными, сущностными… Но над ними нависает синий занавес и ты понимаешь, что все это лишь игра, условность, мелькание атласа и шелка, необходимое лишь для того, чтобы тебя на секунду обмануть.

Костюмы нынче другие, а занавес — все тот же, что и на картине Стена.

#сенников #коврик_у_кенотафа

Наверное, стоит написать, что ВНЕЗАПНО выступаю во вторник в БЕЛГРАДЕ в любимой кофейне с другом Сенниковым. Приходите

150 лет назад родился Иван Бунин!

Мы подробно писали о его «Жизни Арсеньева» и «Тёмных аллеях». А об отдельных его рассказах можно почитать в наших списках «Эрос и Танатос», «Революция как катастрофа», «Русское зарубежье: ностальгия и чувственность», «Новая романтика» и «Болезни, безумие, смерть». А о стихах Бунина мы, конечно, рассказывали в лекциях о русской поэзии (почитать можно здесь и здесь.