Открытия нового, послереволюционного кино — Сергея Эйзенштейна, Дзиги Вертова — оказались применимыми и к литературе: чтобы передать масштаб перемен, нужно переключаться между сценами и планами, а часто — и между стилистическими регистрами. Складывание целого из фрагментов — узаконенный приём авангарда, но в советской литературе он не выйдет за пределы 1920-х: в следующем десятилетии подобное письмо будут громить как формалистическое. Вспоминаем наш список «Монтажный эпос о новом времени» — тексты Блока, Пильняка, Шкловского и других. авторов.

«То, что пишу, — вещь тенденциозная, хочется высказаться погорячее. (Вот завопят-то про меня нигилисты и западники, что ретроград!) Да чёрт с ними, а я до последнего слова выскажусь», — писал Фёдор Достоевский о «Бесах» в начале 1870 года.

Вышедший через два года роман превзошёл рамки антинигилистического памфлета, но долгое время все равно воспринимался в первую очередь как политическое высказывание.

В Советском Cоюзе этот текст был под запретом на протяжении нескольких десятилетий. Николай Бердяев называл его «пророческой книгой», а Максим Горький «тёмным пятном злорадного человеконенавистничества на светлом фоне русской литературы».

Подробнее о судьбе и смысле «Бесов» можно почитать в нашей статье.

Для издания 1979 года Мигунов переработал свои рисунки. Изменился стиль, ракурсы и многие детали. Самая большая трансформация ожидала Магнуса Редькина в штанах-невидимках.

#фантастика