"Фильм снимался в 2021-м, накануне катастрофы, о которой герои тоже не знают, хотя и предчувствуют ее приближение – отсюда и ностальгический флер, сотканный из закатного света и морской дымки: мы смотрим на их плавание как на ушедшую реальность. В 2022-м началась большая война, и Россия с треском выломилась из глобального мира и всех связей, которые она выстраивала в последние тридцать лет: в стране блокируют интернет и запрещают мессенджеры, звонки за границу ограничены и мониторятся, выкидывают с полок и уничтожают книги, из школьной программы изымают иностранные языки. Сегодня название фильма Connected звучит как звонок из другой эпохи – на деле это рассказ о полном дисконнекте: перефразируя Гамлета, "порвалась дней связующая нить, обрывки не соединить". Связь потеряна, абонент Россия недоступен."
Колонка о фильме Vera Krichevskaya "Близкие"

https://www.svoboda.org/a/abonent-nedostupen-sergey-medvedev-o-filjme-blizkie-/33542001.html

Я не Элем Климов, но за агонию тоже умею.

Несмотря на кликбейтный заголовок, интервью с Vadim Radionov на канале "И грянул Грэм" получилось глубоким и насыщенным, как это у него обычно и бывает. Говорили о важных для меня вещах: идентичности, исторической памяти, Московском царстве, российском пространстве, колонизации и кладбищах.

Я обычно вывешиваю свои интервью для отчета и для сведения читающей публики, но здесь прямо рекомендую -- редко когда удается поговорить не по надоевшей "повестке", а о действительно важном и вечном.

https://www.youtube.com/watch?v=hAmuU8lO4UE

Гасан Гусейнов: "О нашем языке нельзя сказать, что он свободный и правдивый. Это язык ускользания, язык побочного наименования. Взять для примера поздний советский язык: "лицо еврейской национальности".

Людям присуще не говорить того, что хотят, потому что боятся сглазить, и не говорить того, что не хотят, потому что боятся накаркать. Это присуще не какому-то там некроязыку, или фашистскому языку, или идеологическому языку. Это просто присуще человеку, который мало думает.

Это как возникновение языка из обрядовой магии. Мы говорим "медведь", чтобы не назвать его настоящим его именем, и так далее. Язык советских мелких чинуш на огромном пространстве Советского Союза был насыщен такими эвфемизмами, такими выражениями, которые свидетельствуют о постоянстве испуга, в котором находятся люди. Они испуганы, лишь бы не сказать лишнего чего-то, лишь бы не написать чего-то такого, за что потом могут наказать. И это очень привычное речевое поведение."

Андрей Архангельский: Это отказ от ответственности. "Ядерка" как бы отдаляет нас от этого: мы тут ни при чем. Это безответственность русского языка, русский язык особенно способен к безответственным словам. То есть вот "разрушка", значит, "разрушено" кем-то - мы не несем за это ответственность. Избежать ответственности бессознательно за вот эту самую "ядерку" и "разрушку".

А во-вторых, это, конечно, инфантильность абсолютная. Это попытка скрыться от реальности в этих уменьшительно-ласкательных суффиксах, скрыться от самих себя. Русский язык, к сожалению, мы должны это признать, - это отличный способ убегать от самих себя, от собственной совести в том числе.

И во всем этом есть еще поразительная особенность сознания. Это способность, выработанная в поколениях, жить с двойным дном, с тройным сознанием. На производстве одно, на кухне другое, в школе третье. Эти модели выучены. И вот чем поразителен этот некрофилический язык - это своей дуальностью. Это взаимное отражение абсолютной жестокости существования и инфантильности, готовности в любой момент сказать "мы это понарошку"."

Говорим с Гасаном Гусейновым и Андреем Архангельским о природе некрояза -- языка-маскировщика, языка избегания отвптственности, языка, убивающего реальность.