Чего это малые приуныли, ебанарот? Зря они, конечно, нос воротят от батрачки за копейки. Нужно всего лишь каких-то жалких сорок пять лет от гудочка до гудочка возле советского станка - вдыхая легкими металлический запах раскаленной стружки - и заслуженная пенсия уже маячит на горизонте, вместе с грыжами и желудком, выжженным растворимым кофе по акции.

Послушайте, малые, честного работягу: не успеете ебальничком щелкнуть, а все пронесется, как дым по ветру. Премии и объяснительные, взлеты и падения, ворованная медь и девки из пошивочного цеха - все пройдет. Под конец своего пути даже и не разберете, что в жизни вашей было правдой, а что лишь обрывки сумбурно-этиловых снов после анисовой водки… Разве не о такой жизни можно было мечтать, малые?

Если и предаваться распиздяйству, то делать это на широкую ногу - и ни о чем не жалеть. Так учил меня усатый работяга Женька Курощупов, с которым мы разгрузили не одну сотню поддонов, надрывая могучие спины долгими ночными сменами.

Как говорит сам Женёк, распиздяйство - это великое искусство, овладев которым честный работяга выплывает на берег там, где другие навечно обречены бороздить коралловые рифы в поисках былого запала. Когда кажется, что шторма бушующей жизни рвут соленые канаты, а мачта скрипит под натиском волн, выкорчевывая опору из-под ног, и крысы бегут с тонущего корабля - другого варианта просто не остается: смело кладите на все железобетонный хуй. И ведь сложно найти более действенный способ, чтобы отделаться малой кровью.

Кладите хуй с размахом, с чувством свершения великого и благородного деяния. Хуй, положенный на происходящее, должен быть основательным, без ощутимого края и конца - будто вольный ветер или безоблачное небо жаркого августа. Распиздяйство должно ощущаться безмолвным величием, как непаханые сибирские поля: оно должно быть непостижимым и сакральным - хоть и рождается с легкой подачи человеческой руки. Кладите хуй с чувством, будто творите исторический момент, упивайтесь им и дайте ему провести вас сквозь невзгоды и жизненное выгорание.

Если уж так сложилось, что веселый карнавал вышел из-под контроля, не спешите пинками оживлять дохлую лошадь. Дайте себе возможность вдохнуть полной грудью прохладный осенний воздух и скажите: да и хуй бы с ним. Этому и учил меня Женька Курощупов долгими сменами на ночной разгрузке - миру с самим собой. Так что берегите себя и кладите на все хуй, если того требует ситуация.

Дождался таки наш сварщик Юрич помощника в своем непростом деле. А то все тянет лямку в одно жало, аки ядрена вошь. Одному, знаете ли, в тягость: то деталь попридержать некому, или же срочно диск на болгарке заменить, а иной раз и швы от окалины зачистить не знаешь кому доверить. А кому отдашь, едрить того под сучий хвост? Валерьянычу, что ли? Так после него ищи все заготовки на местной металлоприемке, а его самого - в злополучном кафе «Шансон». Бывает даже подай вовремя электроды и вроде уже по жизни дышится легче. Работать одному, оно, конечно, можно, только нашей недоедающей жопой на два стула хуй присядешь - приходится брать либо количеством заготовок, либо качеством. Другого, братья и сестры, в нашем деле не дано.

«Гусь свинье не товарищ!» - комментирует своего помощника Юрич, косясь на нового обитателя нашей ебудашки.

Ты, Юрич, давай не обостряй и радуйся тому, что имеем. Изволь теперь выполнять план. Впереди новогодние и нужно успеть жирную котлету премиальных заколотить, а то нынче рыба в цене нечеловеческой. А что за праздник без селедки под шубой? И ладно бы одна проклятая рыба, да заливные свиные копытца - важно чтобы и на анисовку осталось пару мятых бумаг.

Уверен, что Юрич бурчит исключительно ради приличия. Ежели завтра помощник не выйдет на смену - наверняка расстроится, хоть и виду перед мужиками не подаст, только усами многозначительно шевельнет, стоя в одиночестве у сварочного стола. Все он понимает: и про селедку под шубой, и про качество работы с премиальными и даже про эти ваши копытца заливные. Просто побурчать иной раз - святое дело для нашего Юрича. Без такой традиции он своей работы никогда не начинает. Да и мы уже к его бурчанию сильно прикипели, за что и любим всей нашей ветхой богадельней. Бывает, возьмет выходной Юрич и будто смена не задается без его монотонного ворчания с утра. Как, знаешь, сесть срать без цигарки - вроде и дело не шибко хитрое, а какой-то важной детали в этом процессе явно не хватает.

Все поясничают, молодые, шуточки отвешивают, рожи все как один немытые, рубаха на выпуск - а работа и вовсе не спорится, будто гусиными лапами по холсту. Как сейчас помню: в мое время на таких пустозвонов девки из пошивки и не заглядывались, и на танцы с такими ходить сторонились. Как же с таким жизнь делить - и в горе, и в радости, - ежели он и своей-то голове не товарищ? Вот и сейчас - в ботинок, сучий потрох, залез! Сидит, руля воображаемого крутит, аки баранку от черной «Волги». Ну как такому ключ на тридцать восемь доверишь? Да хуй там на пятак!

«Сорок лет как под наркозом, я работал говновозом!» - напевает практикант Игнат, сидя в ботинке.

Тьфу, блять! Ебитесь вы как хотите, а я пошел!

Работяги, прошу к знакомству!

Матвей Антрекотов трудится у нас оператором чпу-станка, по графику два через два - и считает, что лучше этого графика только если вовсе не ходить на работу. Процесс рабочий размеренный, а обязанности четко прописаны - не как у таких распиздяев, вроде меня, что сидят в помощниках и на подскоке. Должность у Антрекотова хоть и не руководящая, а авторитет он имеет весомый среди всего чумазого коллектива, от практиканта Игната и до таких тяжеловесов-забулдыг нашей богадельни вроде Валерьяныча. Но это, если честно, совсем не то, на чем хочется заострять внимание, когда речь заходит о Матвее.

Есть у него интересная особенность, что сильно отличает его от других работяг - всегда Антрекотов очень проницателен к тому, что происходит вокруг. Подмечает, что многим и не бросается в глаза: кто захандрил и нужен аккуратный подход, у кого тремор похмельный - отпустить воды напиться, а кому и пинка дать богоугодного. Порой, братцы, без пиздюля в нашем деле никуда и это чистейшая правда. Иногда мне кажется, что этот мужичок даже слышит, как растет трава за окном. Уж больно наблюдательный дядька. Как сказал однажды в курилке Валера Щуказадов: «Чувствует погоду в доме, ебанарот!». Бывает, ежели и скажет слово крепкое - работяги не скалятся, ибо всегда как-то по-отечески звучит его ругань. Через горечь и благой мат чувствуют работяги отцовскую заботу и зла на Антрекотова никогда не держат.

«…В этот вечер я так одинок, я так промок, налей, сынок…» - напевает в усы Матвей, заваливаясь в ебудашку на кружку чая со слоном.

А вот чего я до сих пор не понимаю - как он пьет свой чай не обжигаясь. Сядет, бывало, на перерыве, оседлав продавленное кресло с рваными подлокотниками, и потягивает свой кипяток, уставившись в дальний угол, где после дождя проступило рыжее пятно. О чем он, интересно, думает в такие моменты? Возможно о том, что лето обязательно вернется, а может и о чем-то более приземленном - например, о повышении тарифов за коммуналку.

Может кто знает, с какого цеха эти распиздяи? Я бы к ним перевелся.

Иногда бывают невзрачные дни, которые никогда в жизни более и не вспомнишь. Дни без печали и радости, без вспышек адреналина и незваных гостей, дни без каких-либо событий, которые могли бы нарушить привычный порядок вещей. Они состоят из скучных обязательств, счетов и небольших ежедневных ритуалов, которые отличаются между собой в лучшем случае количеством забычкованных окурков донского табака. Многие недооценивают такие дни, клеймя их унылыми, серыми буднями, но герой сегодняшнего поста, Серега, никогда бы не согласился с таким приземленным утверждением по этому поводу.

Сергей Буженинских работает сборщиком металлоконструкций уже четвертый год и считает, что на данном этапе жизни это подходящая для него работа, хоть и будущее свое он видит несколько иначе. Платили чуть больше, чем нихуя, но это был честный компромисс за ту непыльную работенку, которая сама его нашла в нужное время и в нужном месте. В один из таких невзрачных дней, откиснув на диване после родной богадельни и шлифанув начало вечера растворимым кофе, Серега решил пройтись, чтобы проветрить голову и дать свободу рождающимся мыслям.

Завывал ветер, истязая молочно-желтый пар из открытого люка и гнал его вдоль опустевшей сырой улицы. В мокрой брусчатке отражались вывески магазинов, круглосуточных аптек и сомнительных фирм-однодневок - вся эта кислотная палитра вечернего города время от времени резалась ослепительными бликами фар проезжающих мимо машин и снова сливалась в неоновую рябь под моросящим дождем. Такие дни, которые не оседают в памяти, тем и ценны, считает Серега, - что ничем. Блуждая медвежьими тропами мимо грязных от глины дворов, переполненных мусорных баков и алкомаркетов с заплеванными остановками, Серега вышел на длинную аллею, которая тянулась на несколько кварталов вдоль центральной дороги. Уже совсем стемнело, и сквозь дождливую мглу аллея с желтыми фонарями казалась бесконечным туннелем в одну сторону, который, будто используя неведомую силу, манил Серегу осилить эту дорогу в один конец.

Никогда Серега не гнался за сиюминутной радостью - за исключением некоторых безобидных искушений - и уж тем более не гнался за горькой печалью. Другое дело - умиротворение, за что он и ценил безмятежные дни, наслаждаясь ровным пульсом такого странного и несуразного явления, как бытие. «Вот тебе уже и октябрь заканчивается…» - сказал вслух Серега сам себе и не поддавшись мрачному соблазну немой аллеи, что испытывала его на прочность через ржавые щупальца фонарей, повернул в обратную сторону, направляясь ближе к дому.

Знаете, очень хочу познакомить вас с Савелием. Он работяга честный и скромный, но с запалом на двоих. На работу никогда не жалуется, держится уверенно. Как говорят про него товарищи по курилке - такие нам здесь и нужны. О личной жизни Савелия здешний батрак знает мало, но я кое-что за него слышал и даже однажды посчастливилось посетить его ветхую халупу, где от тяжелого табачного дыма местами отходят по углам обои.

Два пристрастия оберегает в своей душе Савелий - анисовую водку и блюз. Уж очень он любит тягучие блюзовые звуки чернокожих парней, что стелят о доле убогой, и чует в них что-то родственное, будто и сам он, как те грустные ребята, увезен далеко от дома, которого никогда не видел. Только его далекий дом, которого он не видел, - Беларусь. Оттуда и приехал его отец по распределению после ПТУ на завод в восемьдесят седьмом году, где и остепенился окончательно. Так Савелий обычно шутя описывает свою нежную любовь к данному музыкальному жанру - сравнивая себя с тоскующим по родине негром. Только с разницей лишь в том, что начинает он свой вечер пятницы по-своему, по-мещански: не с кукурузным бурбоном, а с анисовкой. Пока Савелий не дошел до определенной кондиции, блюз в гостиной играет едва слышно, практически не перебивая его внутренний диалог с самим собой. Сядет на диван, долго подбирая максимально удобную позу, а рядом поставит табурет с рюмкой и поглядывает с легким наслаждением на темную улицу через окно, будто заключенный в сырых казематах, вспоминающий бензиновый воздух вечернего города. В такие моменты и рождаются первые мысли Савелия.

Вспомнились ему внезапно какие-то исторические заметки: дескать, сам Петр I нахваливал анисовую водку. А еще говорили, будто Иван Грозный уверял, что настойка на анисовых семенах является отменным афродизиаком. Если так оно и было, то какой тост восклицал царь-батюшка, запрокидывая стопарь? «Чтоб хуй стоял и деньги были?» Что это вообще за пожелание? А если с этим проблем нет? Бред собачий, - подумал Савелий, приподнимаясь с дивана и наливая до краев рюмку на табуретке. Желать всегда нужно того, чего люди хотят сами. Универсальное пожелание и действительно полезное. Надломленно подвывала блюзовая гармошка в такт разгоняющейся мысли. Ощущает он себя в такие моменты не то поручиком в постоялом дворе, которого застал в пути дождь, не то тоскующим по неизвестной родине негром. Вот и разбери теперь, в какую сторону дует ветер. Да и зачем, собственно? Давно уж в этой жизни все переплетено и перевязано, все смешалось в огромной кастрюле событий и человеческих судеб: явь и сон, и правда с мифами. Не всегда нужно искать начало и конец, иногда достаточно просто не сделать хуже.

Нальет себе еще анисовой водки, покрутит рюмку в руках, разглядывая лампочку на потолке через кривое стекло, да поставит обратно. Не терпит Савелий спешки и суеты. Подойдет к окну, закурив явы красной, откроет форточку и, застыв будто манекен, подставит лицо под резкий и холодный поток воздуха, что врывается в прокуренную гостиную. Потом нащупает рукой громкость не открывая глаз и прибавит немного на старых полосатых колонках, оставшихся от отца. И все-таки все смешалось сейчас, и черт его разберешь, да и не надо оно в такие моменты.

Вот оно лицо победителя по жизни, когда стальной колосс, что перемалывает наши счастливые года вперемешку с позвоночниками, именуемый не иначе как родной завод, встал колом, конвейерная лента заглохла и можно ебать вола, потягивая майский чай из керамической кружки, которая осталась после неизвестного работяги, имени которого никто никогда и не вспомнит.

Гляньте, работяги, как прибалдел усатый прощелыга Михалыч - даже заставлять его работать не хочется. Интересно, чего ж у него такого приключилось?

«Иногда достаточно просто вовремя лечь и выспаться!» - делится секретом балдежа Михалыч.

Ладно, чего уж тут, пусть балдеет! Сегодня тогда усатого гонять не будем, если вы понимаете о чем я.