🧬 Начало жизни человека как объекта преступного посягательства

Готовлюсь к, надеюсь, последнему экзамену в своей жизни — кандидатскому минимуму по специальности. Освежаю в памяти многие вещи, к которым уже несколько лет не возвращался. Одна из таких — дискуссия о начале жизни как объекта уголовно-правовой охраны.

Хочу привести один пример, когда этот вопрос встаёт на практике.

Лицо нарушило ПДД и врезалось в автомобиль, за рулем которого была беременная женщина. На следующий день после ДТП у потерпевшей произошли преждевременные роды (соответственно, ей причинен тяжкий вред здоровью), сразу после которых ребенок умер. Исходим из того, что судебно-медицинская экспертиза установила причинно-следственную связь между ДТП и смертью ребенка после родов.

Суды расходятся в оценках, следует ли вменять виновному квалифицирующий признак «повлекшее по неосторожности смерть человека» (ч. 3 ст. 264 УК).

1. Смерть ребенка, родившегося после ДТП, не охватывается квалифицирующим признаком ст. 264 УК

Потерпевшая обжаловала приговор, поскольку посчитала, что при квалификации содеянного не была учтена смерть новорожденного ребенка от травм, полученных в результате дорожно-транспортного происшествия.

Апелляция посчитала этот аргумент несостоятельным:

🔺 в соответствии со ст. 53 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» от 21.11.2011 г. N 323-ФЗ, моментом рождения ребенка является момент отделения плода от организма матери посредством родов;

🔺 юридическое начало жизни человека предопределяет и начало ее уголовно-правовой охраны. Согласно господствующим в доктрине отечественного уголовного права взглядам начало уголовно-правовой охраны жизни человека связывается с моментом появления вне утробы матери какой-либо части тела изгоняемого (извлекаемого) ребенка;

🔺 учитывая, что в момент дорожно-транспортного происшествия плод новорожденного ребенка матери М.А.Г. находился в утробе матери, и его право на уголовно-правовую охрану жизни со стороны государства в момент ДТП не наступило, то действия Ф. нельзя квалифицировать как деяние, повлекшее по неосторожности смерть человека, поскольку начало жизни ребенка, а, следовательно, и его право на жизнь, охраняемое государством, возникло позже.

Апелляционное постановление Краснодарского краевого суда от 10.06.2020 по делу N 22-2272/2020

2. Смерть ребенка, родившегося после ДТП, влечёт квалификацию по ч. 3 ст. 264 УК

В ответ на аргументы защиты о том, что уголовный закон начинает охранять жизнь и здоровье человека с процесса рождения (физиологических родов), суд привёл следующее:

🔹 по прямому смыслу цитируемых защитником норм Конституции и закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», определяющих человеческий организм до рождения как плод, а после рождения как человека, ребенок, родившись живым и будучи отделенным от организма матери, стал человеком и умер человеком;

🔹 было бы беспочвенно и абсурдно полагать, что закон, охраняя человеческую жизнь, ограничивает причинно-следственную связь только воздействиями на уже родившегося человека, поскольку развитие человеческого организма, включая стадию плода, является последовательным непрерывным процессом, и внешние воздействия в любой его стадии могут повлечь смерть в последующем;

🔹 не позволяют при оценке причиненного здоровью человека вреда учитывать вред, причиненный здоровью другого человека, в том числе и при оценке причиненного здоровью женщины вреда включать в него вред, причиненный здоровью рожденного ей ребенка.

Приговор Елецкого городского суда Липецкой области от 31.05.2021 N 1-37/2021. Приговор оставлен в этой части без изменений в апелляции и кассации.

Так с какого момента «жизни человека» возможно преступное посягательство на неё?

🚨 Может ли противоречивая позиция привести к печальному исходу? Или дело о взятке «на словах»

Недавно я разговаривал с коллегой-адвокатом, которого глубоко уважаю. Мы с ним дискутировали по следующему поводу.

В бытность его работы следователем по ОВД центрального аппарата ГСУ СК он расследовал уголовное дело в отношении районного прокурора, обвинявшегося в получении взятки.

По версии следствия, взятка передавалась за то, чтобы прокурор истребовал материал доследственной проверки из районного отдела СКР и передал его копию посреднику, действовавшему в интересах взяткодателя.

Главным доказательством по делу стали показания посредника — адвоката-«решальщика», который сотрудничал со следствием. Однако к моменту возбуждения дела против прокурора посредник умер. Очных ставок провести не удалось, а поскольку при допросе он не был предупреждён об ответственности за ложные показания, формальных гарантий достоверности его слов не имелось. К тому же взяткодатель отрицал, что передавал деньги адвокату именно для дачи взятки.

Тем не менее, следствие собрало множество косвенных доказательств, подтверждающих слова умершего адвоката:
◾️ биллинг, показывающий, что прокурор и адвокат в день предполагаемой передачи взятки находились рядом;
◾️ детализацию соединений: 35 звонков между ними за короткий период;
◾️ показания сотрудников прокуратуры, подтвердивших, что прокурор истребовал и изучал материалы проверки;
◾️ показания руководителя следственного отдела о том, что ему лично прокурор звонил с просьбой передать материал проверки;
◾️ показания водителя прокурора, который отвёз документы адвокату.

Иных доказательств передачи денег, кроме слов умершего досудебщика, не было. И тем не менее, как отметил мой коллега, решающим фактором для следствия и суда стала не столько доказательная база, сколько противоречивая защитная позиция обвиняемого.

Следствие последовательно оспаривало каждое его заявление:
1. О звонках.
Прокурор утверждал, что мало общался с адвокатом, а последний звонок сделал адвокат и прокурор потребовал прекратить общение. Тогда следователь предъявил детализацию: последним звонил именно прокурор, причём разговор длился долго. Объяснить это он не смог.
2. О встрече.
Прокурор отрицал встречу в день предполагаемой передачи взятки и что он был на месте встречи. Следствие представило ему протокол осмотра биллинга о том, что оба находились в одной локации. Тогда прокурор заявил, что встретился со своим знакомым в том месте и «купил пива», так как «была жара». Справка из метеостанции показала: в тот день было прохладно. При этом за несколько минут до встречи, адвокат, согласно детализации, звонил прокурору.
3. О знакомстве с материалами.
Прокурор уверял, что не видел материалов проверки. Следствие представило экспертное заключение: пометки на постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела сделаны его рукой. После этого обвиняемый начал менять показания.

В результате противоречивость показаний стала тем, что убедило сторону обвинения и суд: бывший прокурор получил взятку.

Наш спор вокруг этой истории нелишний раз привёл меня к мысли:

Защитную позицию нужно прорабатывать максимально тщательно, моделируя все возможные сценарии, в том числе обвинительный. Логические слабости и внутренние противоречия способны перечеркнуть даже самые серьёзные процессуальные аргументы.

Цена ошибки в уголовных делах слишком высока. Ведь человек, который постоянно меняет показания, в глазах следствия и суда неизбежно выглядит лжецом. А если он лжёт — значит, виновен.