Нашей способности отвечать на вопрос "почему же начинаются войны" заметно навредили вещи вроде школьного курса истории. Так уж он (школьный курс) устроен, что о государствах и народах там говорят как о персонажах. "Германии было нужно", "Советский Союз хотел", "США преследовали цель".
Упрощать, рассказывая об истории, вполне нормально, особенно в образовании и public history.
Но за упрощениями легко забыть, и иные, очевидно, забывают, – что страны сами по себе не наделены агентностью.

Решения принимают вполне себе конкретные люди: иногда этих людей совсем немного, да и в любом случае их круг достаточно ограничен. Вполне допустимо назвать их "политические элиты"; мы с вами так и сделаем.
Итак, у элит в руках рычаг, и финальное, самое главное, решение примут именно они, этот рычаг опустив.

Но если у государств нет агентности, может быть, у них есть хотя бы цели? Потребности? Законные нужды и требования?
На первый взгляд, это простой вопрос. И все же – как часто бывает с простыми вопросами – представители разных дисциплин и даже школ дадут на него совершенно разные ответы. «Реалисты» (из IR) скажут: да, конечно, есть, сферы влияния, зоны интересов. Марксисты и неомарксисты сделают акцент на экономических интересах; и т.д., и т.п.

Нельзя даже сказать, что какая-то из этих объяснительных моделей неверна.
Каждая конкретная война – если заниматься прицельно – окажется обременена целым ворохом причин: и глубинных, и более коньюктурных.
Но ПРЕДОПРЕДЕЛЯЮТ ли эти причины тот самый финальный выбор?

Вы скажете: «Люди сами делают свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого.»
С этим сложно поспорить. И все же, как мне кажется, подобный детерминизм мешает разобраться – не только в том, как та или иная война началась, но и в том, как ее, собственно, закончить.

Не только государства не обладают агентностью – ей не обладают и народы. Известная книга Джона Стоссингера «Why Nations Go to War» не должна сбить нас с толку: сам автор убежден, что общество в широком смысле тут ничего не решает. Ему вторит известный социолог Майкл Манн: «массы редко вовлечены в процесс принятия таких [=о войне] решений».

Историки ссылаются на общественную поддержку войн – 70% одобрение вторжения в Ирак, массовый восторг в начале ПМВ.
При дальнейшем рассмотрении, впрочем, выясняется, что последовательность почти всегда обратная: сначала война начинается, а потом уже нация с готовностью «объединяется вокруг флага».
С ПМВ все еще сложнее: как показывают исследования, энтузиазм был далеко не такой общий и тотальный, как обычно принято думать.

Десижн-мейкеры (хороший термин, даже лучше, чем элиты) могут ДУМАТЬ, что общество на них давит, или ждет решительных действий.
А еще десижн-мейкеры, конечно, являются продуктом своего времени, культуры, социальных условий, гендерных норм (у Кларка в "The Sleepwalkers" походя вставлена глава про маскулинность – и очень по делу).
Но это мы пошли по кругу: все опять упирается в конкретных людей, облеченных властью.

При наличии каких угодно причин и каких угодно обстоятельств можно выбрать войну, – но можно ее и НЕ ВЫБИРАТЬ. (Исключение: ситуации, когда приходится обороняться – тут, понятно, выбор сделали за вас).

Теперь мы уже говорим не о причинах, а о мотивах.
И вот ведь какая штука: мотивы могут стыковаться с реальностью, а могут и не стыковаться. В дело вступают эмоции, иллюзии, неверные ожидания, неправильные прогнозы. Предыстория любого конфликта, если уж она не совсем топорно написана, полна этого. (В годовщину окончания ПМВ вышла целая книга, «Gambling on War», где автор, экономический историк, рассмотривал вступление в войну именно как гэмблинг, как поведение игрока в азартной игре).

Ну и наконец: хоть государства и народы не обладают агентностью, последствий войны им не избежать. Так за решения элит – или десижн-мейкеров – расплачиваются миллионы; и расплачиваются даже тогда, и даже после того, как морок "военной горячки" развеивается.