Во вторник мы были в Еврейском музее, и экскурсовод рассказывала о традициях шабата. Так как в шабат нельзя ничего создавать и ничего разрушать, объясняла она, то об этом нельзя никого и просить. Напрямую. Но можно попробовать сделать это несколько завуалированно. А из-за того, что евреи частенько общаются с не евреями именно в шабат, порой и складывается впечатление, что представители избранного народа вечно говорят полунамёками.

Вспомнила я это только что, потому что после завтрака Вера сообщила:

— Я хотю сьто-нибудь есё.
— Что? — уточнила я.
Вера посмотрела на стол и сказала:
— А потему никто не ест булотьку? Она зе засохнет.

Вера принялась есть булку, а я подумала, что надо бы как-то сейчас поработать и посидеть спокойно хотя бы полчаса. И тут Вера произнесла:
— Ты знаесь. Я зе никогда не смотьела мультики!

Сижу работаю (шабат, да, но что поделать). Вера счастливо глядит на своих мимимишек. Все довольны.

« — Я купил Розочке кольцо с бриллиантами, и она уже две недели со мной не разговаривает!
— Почему?!
— Такой был уговор».

Вере около месяца, и я качаю её на руках. Ещё недавно она спокойно вырубалась на груди, но что-то пошло не так и больше это не работает. Теперь, чтобы она уснула, надо качать. Долго. Может, и не так долго — но она уже довольно тяжёлая, я чудовищно хочу есть и спать, а её глаза всё никак не слипаются.

Я качаю Веру и думаю — это не закончится никогда.

Я не доживу до момента, когда она будет засыпать сама. Не доживу до дня, когда можно будет отправить её в садик — этого же все так ждут? С садиком станет легче. После года станет легче. Какая же брехня — думаю я, вглядываясь в Верины распахнутые глаза. Скажите уже честно — теперь никогда не станет легче. Всегда будет так. Я теперь никогда не смогу никуда уйти, потому что надо кормить Веру грудью. Я сама сделала это со своей жизнью, и теперь всегда буду жить вот так. Каждый день решать, чего я хочу больше — есть или спать. Выбор в стиле фильма «Пила»: что вам отрезать — руку или ногу?

Я думаю обо всех этих женщинах, которые родили детей, но вроде бы продолжают жить. Ходят в кафе. Красят губы. Фотографируются в зеркало.

Я качаю Веру, стоя в растянутых пижамных штанах и лифчике для кормления, а на полке лежит помада Yves Saint Laurent, которую я зачем-то недавно купила.

Это никогда не закончится — думаю я. Надо как-то дотянуть до Вериных восемнадцати, но, когда она вырастет, я останусь уже совсем без сил. Я никогда больше никуда не пойду. Все эти люди, которые выкладывают красивые фоточки в инстаграм — это какой-то сюр. «Станет легче». Да не пошли бы вы нахрен.

Вере три года, и мы с моей подругой сидим в ресторане в Москве. Когда я уезжала, Вера попросила привезти ей мармелада, но я собираюсь ещё пойти в Третьяковку и купить книгу с картинами — у нас есть две такие из Эрмитажа, и как-то я показывала Вере видео с часами-павлином, а когда-нибудь мы уже посмотрим на них и вживую.

До этого мы с Верой неделю провели дома вдвоём, и местами было, конечно, тяжко, но в основном — вполне нормально. Я накрасилась, надела белую мини-юбку, мы поехали на площадку, и Вера играла там сама, а я сидела на скамейке, махала ей рукой и обдумывала новый текст.

Вера сама ест свой обед, может по полчаса кататься с горки, сама сообщает, какой именно мультик ей включить, и задаёт вдумчивые вопросы. «Это собака, — говорит она во время игры, — а это котята. Их йодители поехали в Москву, и они попьёсили пьиглядеть за котятами».

— Рассказать тебе сказку? — спрашиваю я, когда мы лежим рядом в кровати.
— Нет.
— Спеть песню?
— Нет, — сонно отказывается Вера, — пьёсто подейзи меня за ючку.

Она засыпает, а я иду собирать чемодан в поездку — чтобы наряжаться, покупать в «Фаланстере» книги, фотографироваться в зеркало и красить губы.

У той помады был долгий срок годности.

И она дожила, как и я.

«Как ты пришла к писательству и поняла, что это твоя форма искусства и способ взаимодействия с миром?» — поинтересовался тут один мой прекрасный собеседник.

Как я пришла — это, конечно, долгая история. Но ещё больше времени ушло на то, чтобы присвоить себе вот это право спокойно сказать: «Я писатель» и принять то, что это уже никуда не деть.

Когда я уволилась из фонда, мы примерно полгода обсуждали с моим психологом, что же делать дальше, и я постоянно казалась себе самозванкой/нахлебницей/безумицей. И страшно — чё вообще я делаю, ну какие тексты как полноценная работа, о чём ты вообще? И как-то неловко — ведёшь канал на 60 человек, пишешь на заказ всё подряд — и ты писательница?

Если бы я сама варилась тогда в этом всём без помощи профессионала, не уверена, чем бы дело кончилось.

Софья — психолог и голосовой терапевт, и учит как раз-таки понимать себя, принимать и маленькими шажками идти туда, где страшно. У себя в блоге она рассказывает, что такое запрет на звучание, как сохранить себя в бешеном темпе жизни и почему злиться — это нормально.

За душевными текстами, которые вдохновляют на перемены, заглядывайте к @psiholog_sultanova