Плачи, причеты, заплачки, вытье, вой, голосование, голошенье.
Вот что о костромских плачах пишут Е. Л. Березович и Я. В. Малькова в своем материале «Напряженное» звучание в обрядности и магии (на материале культурно-языковой традиции костромской области):
«Основные названия ритуальных причитаний в Костромской губернии выделил более 100 лет назад В. И. Смирнов: плачи, причеты, заплачки, вытье, вой, голосование, голошенье.
Каждое из этих жанровых обозначений существует в контексте своего гнезда, где особо активны глаголы. В данное смысловое поле втягивается и глагол реветь, от которого образовано название поминального дня Ревýн, отмечаемого на восьмое воскресенье после Пасхи в Тимошинском сельском поселении (Макарьев). Этот хрононим на других территориях не фиксируется:
«Раньше Ревýн, а теперь Остáнное воскресенье. Ходили на кладбище. Усопшим носили обед. У них так заведено было. И сейчас они ещё носят. Они так причитают, так ревут. У каждого причитание своё было, каждый своим языком».4
Наиболее разветвленным является гнездо глагола выть:
«У нас здесь воют по покойнику-то. Мама моя выла, да в Тимошине все воют. Она мне говорила: “Я умру, ты уж повой”»; «Если мама сходит к кому-то родственникам, она обязательно повоет, расскажет: “Как теперь тебе тамо, уходишь от нас в сыру землю”»; пыщ. «Как покойника хороняют, песня специальная есть — вытьё называется»; шар. «Жена по мужу выла — и в избе, и на кладбище, когда привезут: “Не пора бы тебе, не времечко, / Тебе лежать бы на этой лавочке”»6 и др.
При этом в гнезде наблюдается как регулярное словообразование (ср., к примеру, мак. привывáть: «У нас все бабы привывáли, привывáньем Тимошино было знаменито. Привывáли на всех могилах:
“Ой да дорогой, ты мой любимый муж, / Разлетаются лебёдушки / Из родного да из гнёздышка, / И осталась я кокушечка…”»),
так и нерегулярное, ср. шар. Вы́ля, окт. Вытья́ ‘плакальщица’:
«Были и те, кто над гробом причитали, но в наше время уже не причитали. Старушки специальные причитали. Вы́ли их звали».
Причитания на кладбищах производились в подчеркнуто ритуализованной форме, «аффектированным» звуком: «Но вот слышатся тяжелые вздохи, которые вдруг заменяются громким:
“О-о-ой, да свет...” И полился заунывный, хватающий за сердце напев-плач. А чрез некоторое время, как разбуженный, заплакал и другой такой же голос, а там третий. И на большое расстояние кругом оглашается мирная сельская окрестность обычным для нее стоном-воплем».7
Ср. в высказываниях наших информантов:
«Идешь по кладбищу — и такой душераздирающий вой»; «Ревýн в Тимошине, вой до небес стоял»; «Привывáли так, штё окна дрожали. А как тихо будешь привывáть? Мёртвые штёб услышали…» (Макарьев).
Последнее замечание очень точно — и признается исследователями как целеполагание ритуала, ср.: «голошение… отличается особенно интенсивным, напряженным звучанием…, и это… объясняется адресованностью ритуала и самого голоса иному, нездешнему миру».8
При этом коммуникация с иным светом не единственная цель погребального голошения.
Среди таких целей следует еще назвать эмотивную — изживание собственного горя (что сформулировано в поморском народном речении.
«Вопить — гореванье утешить»9) и социальную — отдавание почестей ушедшему, возвеличивание его (особенно если учесть, что чаще всего выли по старикам, переходящим в категорию умерших предков — защитников и покровителей рода). При этом эмотивную функцию, кажется, язык выводит на первый план: адресация «тому свету» выходит за пределы обычного коммуникативного акта, поскольку глаголы вопить, выть и прочие употребляются безадресно (конструкции типа выть по покойнику называют «объект вытья», но они являются непереходными), а внутри этого акта акцентируется выражение отчаянной в своей «некоммуникативности» эмоции скорби.»
0
Показать ещё
